Или такой пример – красный цвет. Ребенку показывают на предмет и говорят, что он красного цвета. А ведь может быть так, что я вижу красный цвет так, как кто-то другой видит салатный. И, наоборот, мой салатный, заберись я к нему в голову, будет его красным. И попробуй, докажи обратное.
Нет, конечно, скорее всего красный – он и есть красный… Но все равно, объективная реальность штука хитрая. Тут с простыми мерками не подойдешь…
– Ладно, давай не будем больше об этом, – сказал я. – Что толку обсуждать… К врачу я не пойду. А просто болтать… Невозможно сделать выводы, даже не представляя себе, о какой реальности идет речь.
Я допил виски. Ожидаемого облегчения не чувствовал. Вот, вроде все высказал, всем поделился. Выпустил всех чудовищ. А результат? Равен нулю.
Вообще-то забавно получается. Вик хочет убить себя. А я вместо того, чтобы как-то помочь ей отказаться от этой затеи, вываливаю на нее свои проблемы. И еще сетую на то, что не чувствую облегчения. Интересно, а каково ей-то?
Она сидела, рассеянно скользя взглядом по столикам. Волосы всклокочены больше обычного. На шее платок. Но синяки все равно видны. Неожиданно я заметил, какая у нее хрупкая шея. Удивительно, как тот якудза ее не сломал. Ведь мог запросто. Даже одной рукой. Мне впервые показалось, что я сделал тогда, в клинике, что-то хорошее. Ну, если не хорошее, то, во всяком случае, нужное.
Синяк был и на запястье. Я заметил его, когда рукав ее рубашки скользнул вниз по тонкому предплечью. Кроме синяка, я увидел еще кое-что. Несколько тонких белых шрамов. Совсем тонких. Как от бритвы. Почему же я раньше их не замечал? Ведь она почти всегда ходила в футболках.
Потому что тебе было абсолютно наплевать на нее – ответил я себе. А что, сейчас не наплевать?
– Откуда у тебя это? – спросил я, показывая на шрамы.
Вик отвлеклась от изучения зала и повернулась ко мне. Правый глаз чуть съехал к переносице.
– Ты и так догадался, чего спрашиваешь?
– Первая попытка?
– Вторая.
– А первая?
– Таблетки… Сейчас даже не помню, какие.
– Не сработало?
– Как видишь. Отравление вызывает сильную рвоту. Этого я не знала. Проблевала весь день. Хорошо еще, что почки да печень уцелели. А то стала бы калекой. Но повезло. Я же еще и саке напилась. Для храбрости. Вот и блевала, как сумасшедшая. Потом уснула. Проснулась – даже головной боли нет. Отлично себя чувствовала.
Вик усмехнулась и отпила из своего стакана. В усмешке не было ни горечи, ни разочарования. Так улыбаются потешной детской выходке.
– А вены?
– Почитала нужные книги, с людьми поговорила. Выяснила, что надежный вариант. Куда лучше, чем отравление… Ошиблась. У меня очень быстро сворачивается кровь. Не помогла ни горячая вода, ни алкоголь. Кровь сворачивалась и все. Я даже сознание не успевала потерять. Пришлось несколько раз резать. Резать собственную руку то еще занятие. Потом уже узнала, что неправильно резала… Нужно было вдоль, а я поперек. Вот так. Видишь, я же говорила, что у меня всегда все наперекосяк. Даже убить себя не могу.
– Вот уж из-за этого расстраиваться не стоит, по-моему, – вяло сказал я.
Ничего себе, уже две попытки. А мне казалось, что она просто валяет дурака. Выходит, все не так.
– Почему ты мне раньше не рассказывала?
– Ты не спрашивал. Да и зачем? Это разве что-то меняет?
– Еще как. Честно говоря, я не верил, что у тебя это всерьез.
– Знаю. Это было видно. Но что теперь может измениться? Начнешь меня отговаривать?
Я промолчал. Что я мог сделать? Отговаривать – бесполезно. Тут и сомневаться нечего. Вести к психологу? Еще глупее. Не спускать с нее глаз? Она все равно найдет момент… Но с другой стороны, знать, что человек вот-вот убьет себя и ничего не делать – тоже не подходит. Сказать «я ей ничего не должен» и заниматься своей жизнью – я так не смогу. Может быть, это единственно правильный ход, но я так не смогу. Это недалеко от обыкновенного убийства.
Вдруг мне стало смешно. Встретились два психа. Один другого ненормальнее. Вопрос: кто кого будет спасать? Хотя, если подумать, все чуть сложнее. Я псих, который хочет спасать и быть спасенным. Она – псих, который не желает ни того, ни другого. При такой расстановке сил мы неминуемо должны проиграть. Вернее, я. Для нее смерть – не проигрыш. А на меня ей наплевать. Так что проигрываю только я. Она умрет, а я окончательно слечу с катушек. И вся эта история закончится. Не слишком хороший финал. Но разве у жизни вообще может быть хороший финал? Каждая история заканчивается смертью. Так почему же я так огорчен?
– Значит, будет третья попытка? – спросил я, чтобы отвлечься от своих мыслей. Они нагоняли тоску.
Вик кивнула.
– Надеешься на успех?
– Я хорошо подготовилась. Из библиотек не вылезала… Знаешь, удивительно, сколько известных людей убили себя.
– Я слышал только про Мисиму и Кобейна.
– Интересный выбор… – она хмыкнула. – Вот смотри, – Вик принялась загибать пальцы, – Демокрит убил себя голодовкой из-за старческой немощи. Диоген Синопский замотал голову плащом и задохнулся. Метрокл покончил с собой, задержав дыхание. Дионисий уморил себя голодом. Ганнибал принял яд. Клеопатра приказала принести корзину с фруктами, в которых была змея. Она сунула в корзину руку и умерла от укуса. Нерон приказал рабу проткнуть ему мечом горло. Ван Гог дорисовал «Ворон на пшеничном поле» и выстрелил себе в голову. Эрнест Хемингуэй приставил к груди ружье и пальцем ноги спустил курок. Стефан Цвейг с женой выпили снотворное и не проснулись. Джек Лондон вколол себе смертельную дозу морфия. Вирджиния Вульф утопилась, набив карманы камнями. Луи Буссенар уморил себя голодом. Акутагава Рюноскэ принял веронал. Юкио Мисима сделал харакири. Ясунари Кавабата отравился газом.